Лионесс: Сад принцессы Сульдрун - Страница 158

158

«Если бы я что-нибудь видел, я проткнул бы его шпагой», — пробормотал Друн.

«Не знаю, могу ли я проткнуть его чем-нибудь, — с сомнением проговорила Глинет. — Может быть — если он попробует нас бить или что-нибудь в этом роде».

«Тогда будет поздно. Спрятавшись за дверью, ты смогла бы проткнуть ему шею, когда он заглянет внутрь?»

«Нет».

Друн замолчал. Через пару минут он взял свирель и стал тихонько играть — то какую-нибудь трель, то обрывок мелодии — это помогало ему думать. Внезапно прервавшись, он сказал: «Странно! Здесь темно, не так ли?»

«Очень темно».

«Наверное, я никогда раньше не играл в темноте. Или может быть, просто не замечал. Но когда я играю, золотистые пчелы у меня в глазах начинают кружиться и вертеться, как будто звуки свирели их раздражают».

«Может быть, ты мешаешь им спать?»

Друн заиграл громче и энергичнее. Он исполнил джигу и хороводную мелодию, после чего принялся за трехчастный веселый танец подлиннее.

Карфилиот прокричал в окошко за козлами: «Прекрати этот чертов щебет, у меня от него зубы болят!»

«Удивительно! — тихо сказал Друн. — Пчелы мечутся, жужжат. Им не нравится музыка». Ткнув большим пальцем в сторону Карфилиота, он добавил: «Так же как ему». Он снова поднес свирель к губам, но Глинет остановила его: «Не надо, Друн! Он разозлится, и нам несдобровать!»

Лошади бежали всю ночь без устали, полные бешенства — безжалостно погонявший их демон вызывал у них возмущение. Через час после рассвета Карфилиот снова сделал десятиминутный перерыв. Друн и Глинет не хотели есть. Карфилиот нашел хлеб и вяленую рыбу в кладовке около задней двери фургона, наскоро подкрепился и снова принялся стегать лошадей.

Весь день фургон катился по травянистой равнине Южного Даота — казалось, их окружали лишь бесконечный простор, ветер и небо.

Ближе к вечеру фургон пересек реку Тамм по каменному мосту из семи арочных пролетов и таким образом оказался в Помпероле, не встретив никакого препятствия ни в лице единственного даотского пограничника, ни в лице его тучного помперольского коллеги, неотрывно погруженных в глубины анализа шахматной композиции за столом, установленным точно на границе посередине моста.

Ландшафт изменился — леса и редкие холмы-останцы, формой напоминавшие кексы и неизбежно увенчанные крепостными стенами, сократили необъятные перспективы Даота до масштабов, соразмерных человеческому восприятию.

Перед заходом солнца лошади наконец стали волочить ноги; Карфилиот понимал, что не сможет заставить их бежать еще одну ночь. Он свернул в лес и остановился у едва заметного ручейка. Пока он брезгливо распрягал лошадей и привязывал их там, где они могли напиться и пастись, Глинет развела костер, повесила котелок на треножник и сварила импровизированный суп из попавшихся под руку продуктов. Выпустив котов из корзины, она позволила им побегать, но только поблизости. Сидя за скудным ужином, Друн и Глинет переговаривались едва слышным полушепотом. Карфилиот, сидевший с противоположной стороны костра, наблюдал за ними из-под полуопущенных век, но ничего не говорил.

Характер внимания, которое проявлял к ней Карфилиот, все больше беспокоил Глинет. Наконец, когда небо уже потемнело, она позвала котов и посадила их в корзину. Карфилиот, казавшийся ленивым и бездеятельным, задумчиво изучал хрупкие, но неожиданно выпуклые контуры, грациозные легкие движения и непроизвольные изящные манеры, делавшие Глинет неповторимой и привлекательной.

Глинет что-то прошептала на ухо Друну; они направились к фургону.

Карфилиот стоял у них за спиной: «Куда вы пошли?»

«Спать, — сказала Глинет. — Куда еще?»

Карфилиот схватил Друна, впихнул его в фургон и захлопнул за ним дверь. «Сегодня, — сообщил он, обращаясь к Глинет, — мы с тобой переночуем у костра, и завтра у тебя будет достаточно пищи для размышлений».

Глинет попыталась убежать за фургон, но Карфилиот схватил ее за руку. «Не напрягайся прежде времени, — посоветовал он. — Тебе предстоит утомительное занятие, причем прекращать его тебе самой не захочется».

Запертый в фургоне Друн схватил свирель и принялся играть со страстной яростью и беспомощным отчаянием, представляя себе злоключения Глинет. Золотистые пчелы у него в глазах, днем лишь изредка жужжавшие, чтобы напомнить о своем присутствии, собирались было успокоиться в темноте, но при звуках свирели стали описывать недовольные круги. Заметив этот эффект, Друн заиграл громче.

Карфилиот вскочил и быстро подошел к фургону: «Заткни свою свиристель! Она действует мне на нервы!»

Друн поднатужился, приподнявшись со скамьи, и принялся дудеть еще быстрее и настойчивее. Испытывая непреодолимое отвращение к музыке, золотистые пчелы летали зигзагами, петляли восьмерками, стали сталкиваться и в конце концов, полностью раздосадованные, вылетели из глаз Друна. Торжествующе набирая воздух в грудь, Друн заставил свирель играть издевательский марш фортиссимо.

Карфилиот наклонился к двери фургона и громко сказал: «Сейчас зайду в фургон, сломаю свирель и надаю тебе таких оплеух, что надолго затихнешь!»

Друн не останавливался — звуки свирели настолько будоражили пчел, что теперь они метались по всему фургону, натыкаясь на стены.

Карфилиот поднял засов, закрывавший дверь. Друн отложил свирель и отчетливо сказал: «Дассенах, ко мне!»

Карфилиот распахнул дверь. Золотистые пчелы дриад вылетели и ударились ему в лицо; герцог отшатнулся, и это спасло ему жизнь — шпага проткнула воздух, лишь слегка прикоснувшись к его шее. Удивленно выругавшись, герцог схватил шпагу за эфес, вырвал ее из руки Друна и отшвырнул в кусты. Друн пнул его в лицо; Карфилиот схватил Друна за ногу и отбросил кувырком внутрь фургона.

158