Лионесс: Сад принцессы Сульдрун - Страница 137

137

Эйласу показалось странным, что Шарис, по-видимому, осунулся и похудел за ночь — одежда держалась на нем слишком свободно, куртка висела, словно подвешенная на крючке.

Эйлас вскочил на ноги, но Шарис уже соскользнул на землю, как в обмороке; на траве лежала только одежда. Эйлас опустился на колени, схватил пустой рукав. Шляпа Шариса откатилась в сторону, его застывшее лицо — маска из бледного пергамента — исчезало, не растворяясь, но словно отворачиваясь в сторону, которой не было.

Эйлас медленно поднялся на ноги и обернулся — он хотел вернуться и вырвать Шариса из костлявых рук смерти. Бод подошел и хрипло сказал: «Поехали. Что упало, то пропало — позади уже ничего нет».

Дорога мало-помалу уводила путников направо и через некоторое время стала заметно подниматься и опускаться по холмам. Почва становилась тощей, появились скальные обнажения; лес сперва поредел, превращаясь в отдельные поросли чахлого дуба и тиса, после чего отступил на восток.

Ветер крепчал — по небу неслись облака, и пятеро всадников то выезжали на солнце, то погружались в тень.

Закат застал их посреди бесплодного плоскогорья, усеянного большими, а иногда и громадными гранитными валунами, пористыми от ветра и дождя. Гарстанг и Каргус называли эти беспорядочно разбросанные глыбы «бараньими лбами».

Отряд остановился у ручья. Приготовив постели из охапок папоротника-орляка, путники провели не слишком приятную ночь, но их ничто не потревожило, кроме жалобного свиста ветра среди камней.

На рассвете пятеро уже были в седлах и ехали на юг по Тромпаде — в этих местах не более чем тропе, блуждающей среди «бараньих лбов».

К полудню дорога круто спустилась с плоскогорья к Сиссу и продолжалась на юг по берегу реки.

Через несколько часов они оказались на развилке. С трудом разбирая надпись на почти уничтоженном временем придорожном знаке, Эйлас и его товарищи поняли, что к юго-востоку отходила Горночин-ная дорога, тогда как Тромпада продолжалась по мосту через Сисс и дальше на юг по берегу реки.

Всадники переехали через мост и в полумиле за ним встретили пожилого крестьянина, ведущего под уздцы осла, навьюченного хворостом.

Эйлас поднял руку — старик в испуге отшатнулся: «Что вам нужно? Если вы хотите меня ограбить, с меня нечего взять. Впрочем, с меня нечего взять даже в том случае, если вы не грабители».

«Не болтай глупости! — прервал его Каргус. — Где здесь ближайшая приличная гостиница?»

Владелец осла сморгнул в явном замешательстве: «Ближайшая, да еще и приличная? Вам нужны две гостиницы, что ли?»

«Одной достаточно», — пояснил Эйлас.

«В наших краях гостиниц мало. Если вы не слишком привередливы, вам подойдет „Старая башня“ — это постоялый двор, он просто так называется».

«Мы привередливы, но не слишком, — заверил крестьянина Ейн. — Где этот постоялый двор?»

«Езжайте вперед — в двух милях отсюда дорога поворачивает в горы; в этом месте боковая тропа поднимается к „Старой башне“».

Эйлас бросил старику грош: «Будь здоров, и спасибо!»

На протяжении двух миль путники ехали вдоль реки. Солнце уже опускалось за горы — тени растущих над берегом сосен и кедров удлинялись, покрывая дорогу частыми полосами.

Над Сиссом возвышался утес; здесь Тромпада резко поворачивала вверх. По лесистому основанию утеса зигзагами поднималась тропа — туда, где на фоне неба темнела высокая круглая башня.

Поднявшись под осевшую, покрытую лишайником каменную стену, всадники обогнули башню и выехали на ровную площадку над рекой, блестевшей далеко внизу. От древней крепости оставались только угловая башня и пристройка. Ожидавший у входа подросток отвел лошадей под частично обвалившиеся своды большого зала, ныне служившего конюшней.

Пять странников взошли в башню по ступеням и оказались в помещении, величественную мрачность которого не нарушало наличие признаков суетной жизнедеятельности. Языки пламени, бушевавшего в камине, озаряли дрожащим светом огромное цилиндрическое пространство. Пол был выложен плоскими каменными плитами; на голых каменных стенах не было никаких гобеленов или занавесей. Высоко над головой внутренность башни опоясывал кольцевой балкон; выше, в тени, виднелся еще один, а над ним, уже почти незаметный во мраке, угадывался третий.

У камина стояли грубо сколоченные столы и скамьи. Напротив камина горел другой огонь, поменьше — там, за прилавком, энергично суетился над горшками и сковородами старик с вытянутой костлявой физиономией и каймой редкого белого пуха вокруг лысины. Казалось, у него было шесть рук, и все они что-то доставали, трясли и перемешивали. Поливая жиром барашка на вертеле, он встряхнул огромную сковороду с голубями и перепелами и тут же, пользуясь чугунными захватами, переставил несколько горшков, чтобы они надлежащим образом нагревались или, наоборот, охлаждались.

Некоторое время Эйлас с благоговением наблюдал за кулинарной акробатикой, поражаясь ловкости старца. Наконец, дождавшись паузы в представлении, он спросил повара: «Скажите пожалуйста, вы здесь хозяин?»

«Именно так, сударь, я претендую на эту роль — если владельцу никчемных развалин приличествует столь почетное звание».

«Возможно, эти развалины не так уж никчемны, если вы можете устроить нас на ночь. Насколько я могу судить, с ужином не должно быть проблем».

«Могу предложить только самый непритязательный ночлег — на сеновале в конюшне. Здесь нет ничего лучше, а я слишком стар, чтобы заниматься ремонтом или перестройкой».

137