Лионесс: Сад принцессы Сульдрун - Страница 122

122

Эйласу поручили самые низменные обязанности. Он должен был прочищать камины, драить каменные плиты полов, полировать бронзовые светильники и заправлять их маслом. Выполнение этих функций позволяло посещать почти все помещения замка, за исключением спален. Качество его работы вполне удовлетворяло Киприана, и Эйлас вел себя достаточно неприметно для того, чтобы Имбоден даже не вспоминал о нем. Каждую свободную минуту, однако, тройский принц посвящал измышлению всевозможных способов побега.

Киприан, по-видимому, читал его мысли. «Собаки, собаки! Огромные, кровожадные псы! — напоминал он. — Их порода известна только ска; почуяв след, они никогда не прекращают погоню. Конечно, некоторым рабам удавалось бежать при помощи магических средств. Но ска тоже разбираются в чародействе, и даже таких скалингов ловят».

«Я думал, волшебство в Скагане неизвестно».

«Кто знает? — спрашивал Киприан, пожимая плечами и разводя руками. — Я в этом не разбираюсь. Может быть, ска помнят какие-то древние ритуалы. Что правда, то правда — среди ска чародеи почти не встречаются; по крайней мере, я ни одного не знаю».

«Не могу поверить, что они согласны тратить столько времени и усилий на поимку беглых рабов».

«Может быть, ты прав, и для них это не так уж важно. К чему им беспокоиться? На каждого беглого раба приходится сотня пойманных. Не чародеями, а псами».

«Разве беглецы не крадут лошадей?»

«Были такие попытки, но они редко удаются. Лошади ска подчиняются только командам на скахаде. Когда простак-даот или ульф вскакивает на такого коня, конь не трогается с места, пятится и садится или начинает бегать кругами, брыкается и сбрасывает седока. Не надейся ускакать в горы, погоняя лошадь ска. Ты об этом думаешь?»

«Я ни о чем не думаю», — сухо ответил Эйлас.

Киприан улыбнулся своей скорбной улыбкой: «Поначалу я был одержим мыслью о побеге. Шли годы, и огонь, горевший у меня в груди, стал понемногу гаснуть. Теперь я знаю, что в моей жизни ничего не изменится, пока я не отбуду тридцатилетний срок».

«А Имбоден? Разве он не провел рабом тридцать лет?»

«Его срок истек десять лет тому назад. Перед нами Имбоден изображает из себя свободного человека и ска. Ска считают его скалин-гом высшей касты. Он — оскорбленный жизнью, одинокий человек. Проблемы его происхождения придают ему странный, даже извращенный характер».

Однажды вечером, когда Эйлас и Ейн ужинали баландой с хлебом, Эйлас упомянул о былой одержимости Киприана мыслями о побеге: «Каждый раз, когда я с ним говорю, он об этом вспоминает».

Мрачно усмехнувшись, Ейн хмыкнул: «Привычку думать о побеге я замечаю не только у него».

«Наверное, все это пустые разговоры, несбыточные мечты. Всем охота иногда поболтать о том, что могло быть и чего никогда не будет».

«Возможно. Тем не менее, если бы я собирался поспешно покинуть замок Санк, я не стал бы предварительно докладываться об этом Киприану».

«Согласен, это было бы излишней вежливостью. Особенно учитывая тот факт, что я знаю, как сбежать из замка Санк вопреки возмутительно дрессированным лошадям, кровожадным псам и доносчику-Киприану».

Ейн покосился на собеседника: «Это ценная информация. Ты намерен ею поделиться?»

«В свое время. Какие реки протекают поблизости?»

«Только одну можно назвать рекой — Малькиш, примерно в трех милях к югу отсюда. Беглецы всегда спешат к реке, но она становится ловушкой. Тот, кто пытается спуститься вниз по течению к морю, гибнет в пучине порогов. Того, кто идет по пояс в воде вверх по течению, собаки ищут по обоим берегам и в конечном счете находят. Река тебя предаст; ска ее знают лучше, чем мы».

Эйлас кивнул и больше не обсуждал этот вопрос. Впоследствии, разговаривая с Киприаном, он упоминал о побеге только в самых отвлеченных выражениях, как о чем-то практически неосуществимом, и через некоторое время надсмотрщик потерял интерес к таким беседам.

Пока им не исполнилось одиннадцать или двенадцать лет, девочки ска мало отличались от мальчиков как внешностью, так и поведением. Только после этого они неизбежно менялись должным образом. Юноши и девушки общались беспрепятственно и без надзора — их вполне достаточно сдерживали формальности, повсеместно и ежеминутно диктовавшие поведение ска.

После обеда, если не мешала погода, в замке Санк молодые люди собирались в небольшом саду, устроенном с солнечной южной стороны — там, в зависимости от настроения, они играли в шахматы или в триктрак, лакомились гранатами, подшучивали друг над другом в осторожной манере, которую другие народы считали натянутой и косной, или наблюдали за тем, как кто-нибудь соревновался с изощренным механизмом, известным под наименованием «карусель тумаков». Это напоминавшее ворот устройство для тренировки фехтовальщиков, желавших придать выпадам точность и быстроту, награждало оглушительной затрещиной неловкого бойца, не успевшего поразить подвижную мишень и вовремя отскочить.

Лорд Альвикс, считавший себя непревзойденным мастером поединков с «каруселью тумаков», любил красоваться умением обращаться со шпагой и всегда был готов продемонстрировать свои навыки, особенно если Татцель приглашала в сад подруг.

Для того, чтобы подчеркнуть ритм и грацию движений, Альвикс часто замирал в красивой позе, поднимая над головой выгнутую левую руку, после чего с неожиданным мелким топотом набрасывался на мишень, широко размахивая шпагой и сопровождая выпады боевыми возгласами на языке ска.

Однажды вечером два приятеля Альвикса уже получили по оплеухе от безжалостной машины и теперь сидели, потирая синяки. Покачав головой с издевательским сочувствием, лорд Альвикс взял одну из шпаг, лежавших на столе, и накинулся на тренировочную машину с гортанными выкриками, высекая щепки из мишени и отскакивая назад, пригибаясь, уворачиваясь и всячески понося многострадальную карусель: «А, чертова вертушка! Не можешь меня достать, не можешь? Получи по заслугам! И опять, и опять! Ага, ты меня почти поймала! Ну так получай же снова!» Отпрыгнув в очередной раз, Альвикс опрокинул мраморную урну — та свалилась на каменные плиты и разлетелась вдребезги.

122